Долго думала, куда повесить рассказ. Попросили дать возможность читать и комментировать.
Познавательно. Поучительно.
Султан
Жизнь чужой лошади, за которую ты отвечаешь.
Это рассказ о годе моей жизни, проведённой рядом с жеребцом, который стал мечтой.
Видимо, по жизни, парню не везло, на ферму, где стояла моя кобыла, его привезли с больными ногами, а через пол года он перерезал себе медиальную пальцевую артерию на правой задней ножке, в аккурат пройдясь между сухожилием сгибателя и разгибательной ветвью подвешивающей связки.
Незадолго до появления Султана на ферму привезли жеребёнка Руслана, ему был годик, фермеру была нужна помощь Громова, и Руслан должен был стать подарком к какой-то сделке.
После визита губернатора, фермер был в хорошем расположении духа, что для него не свойственно, жеребца поставили на огороженный участок фермы, где находились три шетлендских пони. Большего я о нём не знал, уже тогда стараясь не контактировать с чужими лошадьми. Через две недели у него случились колики, разрыв кишечника и смерть.
После этого началась история Султана, его привезли в начале июня 2008 года в возрасте 10 месяцев, уже три дня он не вставал. Когда я вошёл в помещение, где его держали, то увидел жеребёнка, лежащего в куче навоза, желание помочь ему превзошло тогда все опасения. С помощью нехитрого медикаментозного лечения, хорошего ухода и постоянного наблюдения он сделал первую попытку встать на ноги через два дня моего присутствия рядом. Он не мог долго стоять, судя по всему, у него была очень серьезная травма сухожилия поверхностного сгибателя, потому как стоял он на путе, подошвенная часть копыта, при этом, оставалась параллельна земле. Травма была очень серьёзна, потому он ещё почти неделю вёл лежачий образ жизни, изредка вставая, что бы подойти к баку с водой, в это время я менял ему подстилку.
Так прошёл месяц, в течение которого он всё больше стоял и меньше лежал, вскоре эта травма вовсе перестала о себе напоминать, никаких патологий заметно не было. В течение этого времени я изучил жеребца как смог. Он не был похож на мою, покалеченную всеми прелестями лошадиной жизни кобылу, это был живой, игривый жеребец, мне было интересно находиться рядом с ним. И этому было простое объяснение, все мои мечты об общение с лошадью тогда воплотились в жизнь. Мечты были наивны и глупы, да и могли ли они быть иными. Я почти ничего не знал ни о лошади, ни об отношениях с ней, мне хватало игр и пародий на занятия. В общем, всё свободное время от работ на ферме, я проводил с ним. А работ было предостаточно, не участвовал я, разве что, в дойке, т.к. в это время ездил с фермером за отходами для свиней.
В этом же ключе было проведено всё лето, в течение которого я то-приезжал на 2 часа к Султану, то проводил неделю на ферме из-за его очередной болячки. Самой серьёзной его травмой за это время был порез правой задней ноги, о котором упоминалось в начале. В тот день я, расправившись с делами на даче, сразу поехал на ферму и, первым делом, хотел увидеть Султана, потому зашёл в амуничник, где были припрятаны мячик и щётки. Там всё было в крови от бесчисленных бинтов алого цвета, большинство из которых было вынуто из моей аптечки. Кроме перевязочного материала, не хватало перекиси водорода и зелёнки. Беспокойство, которое овладело мной ещё утром, теперь усилилось, но мне не хотелось верить, что с Султаном опять что-то случилось. Мне не верилось, что тот, кто потерял столько крови, был всё ещё жив. Взяв всё, что мне было нужно, я пошёл к фермеру узнать о случившемся, но, подойдя к дому, понял, что все мои опасения сбылись. Султан, привязанный к фонарному столбу, стоял в огромной луже крови, по копыту правой задней ноги ручейками стекала кровь. Мне рассказали, что час боролись с кровотечением и теперь опасаются нового усиления. С большим трудом, но мне удалось выяснить, что жеребец не просто так вдарил по тонированному стеклу «нивы», по словам узбеков, которые там работали, к нему пошла родственница фермера, девушка, приехавшая на отпуск к нему погостить. Она и раньше бывала на ферме по выходным, но общался я с ней мало, в её интересы входила объездка тамошних лошадей, а меня это не интересовало. Звали её, по-моему, Лена, уверенность, что она была причиной случившегося, была несомненна. Помню, Султан как-то ей хорошенько вдарил передней ногой в глаз, хотя до этого я за ним никогда не замечал такой агрессии.
Из-за опасения, что он может повредить себе рану и потеряет слишком много крови, я провёл с ним рядом пять дней, днём всегда держал его в поле зрения, ночью спал в ногах. Лето заканчивалось, ночи были прохладными, невозможность доехать до дома, что бы нормально поесть вынуждала искать дополнительный источник тепла. Первым, этим воспользовался Султан, вместо того, что бы лечь на своё обычное место, которое я, как всегда почистил и утеплил, наложив побольше сена, он лёг почти на меня, устроившись на небольшом клочочке подстилки. Раза три – четыре за ночь он вставал, что бы поесть сено, иногда пил, но ложась, он каждый раз впрессовывал меня в стенку так, что, впоследствии, вынудил вставать и уступать ему тёплое налёжанное место. Да и мне было куда теплее и уютнее спать, прижавшись к его пузу и положив голову на мохнатую ногу, мешало только то, что во сне он иногда дрыгал ногами и, естественно, попадал по мне.
С наступлением осени поездки на ферму стали более сложны. «Фанерный» дачный домик не держал тепло более двух часов, началась учёба, дорога занимала семь с половиной часов, но три дня в неделю я приезжал к лошадям. Из-за серьёзных разногласий с фермером по вопросам менеджмента, я мог вообще не попасть к лошадям, которых в холода запирали на замок. Султана я видел всё реже, а вспоминал всё чаще.
Наконец настал морозный зимний день, когда должны были кардинально измениться условия содержания другого моего питомца. Всё было сделано, план, который я готовил почти месяц, был преведён в действие. Мне нужно было вывести свою кобылу якобы на прогулку, и долго прощаться с Султаном я не мог, подозрительно это было бы. Подойдя к нему, я, как обычно, прикоснулся губами к его лбу; а потом прошептал: прости меня, если сможешь, тебе будет лучше умереть. Чёрта с два, какой я был идиот, что не сказал это своей кобыле, но мне не хотелось её терять в эту же зиму, а там бы она её не пережила. В общем, я мог увезти только одну лошадь и, несмотря на всю свою симпатию к Султану, я послушал логику, которая говорила, что он способен прожить зиму, а кобыла сдохнет через месяц.
Я надеялся, что смогу забыть Султана, в конце концов, это, время должно лечить. У кобылы скоро родилась малышка, судя по всему, она должна быть кровной сестрой Султана. Мои надежды на то, что она станет неким шагом к забыванию Султана, тоже не оправдались.
Мечта быть с ним рядом противоречила желанию хоть что – то сделать для лошади полезное. Мне ничего не стоило выкрасть и его, территорию я знал великолепно, с собаками контакт тоже был налажен, лай они не поднимали при моём появлении, да и тамошние узбеки готовы были мне помочь за ранее оказанные им услуги. Но что бы я ему дал, скудный заработок и отсутствие знаний постоянно напоминали о себе. Мечта была мечтой, а жизнь тем временем шла.
Однажды я познакомился с одним очаровательным человечком, который мне стал помогать, тогда встал выбор между мечтой и реальность. Если бы осуществилась мечта, я ничего не смог бы дать человеку, всё бы отдавал, в основном, жеребцу, в реальности же я таки решил жениться. Тогда решил не говорить о Султане в том ключе, в котором пишу здесь о нём, рассказал только то, что мол был когда опыт общения с жеребцом, ну и несколько фотографий показал.
Есть некоторая непреодолимая сила, которая иногда помогает бросать всё и ехать к лошади, так были однажды спасены моя кобыла и Султан от смерти. Оба раза я срывался и ехал к лошадям и уже через несколько часов был у них. Не хочу пускаться в дебри этих размышлений, пусть это будут простые совпадения, но за месяц до смерти Султана мне срочно захотелось увидеть его. Как раз незадолго до этого умер от рака горла старый фермер, и мне без опасений за жизнь можно было посмотреть на Султана.
Ферма теперь принадлежала сыновьям умершего, чтобы туда попасть пришлось устроить небольшой маскарад, так как они меня раньше видели. Условия в которых стояли лошади можно причислить к типовым колхозным. Раз в день несколько кг. сена и овёс в каких-то бешеных количествах, а, так как коня всё ещё пытались сплавить губернатору, поэтому, предполагаю, овса у него было больше, чем у остальных. Думая, что передо мной предстанет большой статный жеребец, я был немало удивлен, увидев перед собой жеребёнка, ростом с ещё молоденького Султана, с которым когда-то прощался. Темпы его роста меня когда-то поражали, но он перестал расти, разве что голова стала чуть побольше. Это было всё то же маленькое беспокойное существо, теребящее тебя носом, но уже не пытающееся откусить от тебя кусочек. Серьёзных травм и увечий, кроме тех, которые я лечил, заметно не было, разве что недоуздок почти врос в его голову, и странная форма живота указывала на серьёзные проблемы с кормлением. Чёрт, как же тяжело было снова с ним прощаться.
Спустя некоторое время мне позвонила знакомая девочка, которая решила съездить на конюшню и увидела Султана при смерти. Зачем я опять решил поехать – не знаю, но мы с женой собрались и уже через два часа были там. Нам сказали, что он уже почти неделю не встаёт, очень плохо ест и не какает, что ему делали клизму, каким образом они её делали – непонятно, так как анус был в трещинах и кровоподтёках. На этом их медицина была исчерпана. Я не смог посмотреть на него и уехать. Первым делом попросил досок и гвоздей, разделил его денник с денником другого жеребца, который является отцом нашего жеребёнка. Учитывая скудное кормление, у Султана он должен был всё отбирать. Потом осмотрел на предмет переломов, вывихов и другого, что мог заметить при пальпации. Султан не на что не реагировал, он только стонал и дрожал от холода, голода и боли. После нескольких попыток его напоить, мне всё же удалось поднять и продержать его голову над ведром с водой, за это время он выпил меньше четверти, потом перестал глотать. Затем в деннике был наведён порядок, огромная холодная лужа из мочи и кала, в которой он лежал была заменена сухими опилками и сеном. Надо было его перевернуть рассчитывая только на свои силы, ведь жеребец вообще не шевелился, впервые в жизни я видел хвост умирающей лошади, поначалу мне казалось, что он сломан. С горем пополам мы его перевернули и положили ногами к стене так, что они не могли выпрямиться, кратковременными усилиями я его начал оттаскивать от стены, тут Султан проявил чудеса воли и помог мне, пытаясь оттолкнуться ногами от стены. Проделав всё это было понятно, что дело не в переломе и не в вывихе. Дальше я идти не мог, я не мог его лечить. Просто сел рядом, говорил о чём то, чесал и гладил его.
Перед уходом я пожелал ему скорейшей смерти, ведь опилки скоро отсыреют и промокнут и никто больше не подойдёт их заменить.
Жена улетела в командировку в Салехард, а я остался ждать звонка о его смерти, чтобы сделать вскрытие до того как всё скормят собакам.
Через 3 дня мы созвонились с женой и первым делом я спросил: «он умер?». Да, страдания его были окончены, вместе с этим и мне стало легче.
На следующий день я поехал встречать жену в аэропорт, откуда мы должны были отправиться на ферму. По дороге рассказал, что не говорил о Султане потому, что хотел сам принять решение о его смерти и потому, что так принять его легче. Для нас сохранили голову и ноги, кишечник со шкурой лежал в помойной яме, грудные и тазовые конечности были вывешены на мороз, внутреннее органы, по словам рабочих, съели собаки. Первым делом мы осмотрели кишечник и шкуру.
Кишечник был заполнен каловыми массами, раздут, но разрывов мы не обнаружили. Кожа была вся в гематомах и дырках, нужно было сильно постараться, что бы найти на ней нетронутое побоями место. Осмотрев все останки, заключили, что кости были целы и находились на своих местах. Погрузив в машину голову, ноги и шкуру отправились домой. Нам дико посчастливилось, что нашёлся человек, который не только согласился оставить до препарации это всё на своём участке, но и препарировать с нами.
На голове под кожей имелось множество гематом, повреждения надкостницы на нижней челюсти в районе премоляров.
А совсем недавно были отпрепарированы интересовавшие меня ноги. Сильным порезом на задней правой ноге была перерезана часть поверхностного сухожилия сгибателя и медиальная сухожильная ветвь пальцевого разгибателя. Медиальная пальцевая артерия не была перерезана, видимо она была только задета, но до конца не разрезана.
При жизни мне не удавалось обнаружить столь серьёзных повреждений, мой глаз не мог заметить ни одного проявления этих травм.
Левая передняя нога была целиком и полностью покрыта гематомами, кровь была даже между поверхностным и глубоким сухожилиями сгибателя. О причинах можно только строить догадки.
Вместо эпилога.
Как уже говорилось выше, о том, что этот мальчик значил для моего мужа, я узнала только когда увидела его впервые. Уже больного, в гнилой фермерской конюшне среди таких же несчастных, как он лошадей.
Наверное, это грустно, но я не смогла его полюбить так, как люблю Го и её маленькую дочку. Но картина безысходности и боли его последних дней остались у меня в памяти. Его было не просто жаль, это трудно описать великим и убогим русским — перед нами умер ребёнок.
Всё самое важное было сказано выше и мне, как свидетелю последних событий, трудно что-то добавить.
Разве что сказать про то что по злому стечению обстоятельств, первой лошадью, которую я препарировала, был любимый конь моего мужа. Что теперь я стала больше ценить то что мои любимые лошади со мной и понимать что с лошадью надо жить, ей нужно посвятить себя.
И что иногда от любимой чужой лошади нам остаются только ноги в холодильнике, череп на пианино, да два молочных зубика на шее у мужа.
Познавательно. Поучительно.
Султан
Жизнь чужой лошади, за которую ты отвечаешь.
Это рассказ о годе моей жизни, проведённой рядом с жеребцом, который стал мечтой.
Видимо, по жизни, парню не везло, на ферму, где стояла моя кобыла, его привезли с больными ногами, а через пол года он перерезал себе медиальную пальцевую артерию на правой задней ножке, в аккурат пройдясь между сухожилием сгибателя и разгибательной ветвью подвешивающей связки.
Незадолго до появления Султана на ферму привезли жеребёнка Руслана, ему был годик, фермеру была нужна помощь Громова, и Руслан должен был стать подарком к какой-то сделке.
После визита губернатора, фермер был в хорошем расположении духа, что для него не свойственно, жеребца поставили на огороженный участок фермы, где находились три шетлендских пони. Большего я о нём не знал, уже тогда стараясь не контактировать с чужими лошадьми. Через две недели у него случились колики, разрыв кишечника и смерть.
После этого началась история Султана, его привезли в начале июня 2008 года в возрасте 10 месяцев, уже три дня он не вставал. Когда я вошёл в помещение, где его держали, то увидел жеребёнка, лежащего в куче навоза, желание помочь ему превзошло тогда все опасения. С помощью нехитрого медикаментозного лечения, хорошего ухода и постоянного наблюдения он сделал первую попытку встать на ноги через два дня моего присутствия рядом. Он не мог долго стоять, судя по всему, у него была очень серьезная травма сухожилия поверхностного сгибателя, потому как стоял он на путе, подошвенная часть копыта, при этом, оставалась параллельна земле. Травма была очень серьёзна, потому он ещё почти неделю вёл лежачий образ жизни, изредка вставая, что бы подойти к баку с водой, в это время я менял ему подстилку.
Так прошёл месяц, в течение которого он всё больше стоял и меньше лежал, вскоре эта травма вовсе перестала о себе напоминать, никаких патологий заметно не было. В течение этого времени я изучил жеребца как смог. Он не был похож на мою, покалеченную всеми прелестями лошадиной жизни кобылу, это был живой, игривый жеребец, мне было интересно находиться рядом с ним. И этому было простое объяснение, все мои мечты об общение с лошадью тогда воплотились в жизнь. Мечты были наивны и глупы, да и могли ли они быть иными. Я почти ничего не знал ни о лошади, ни об отношениях с ней, мне хватало игр и пародий на занятия. В общем, всё свободное время от работ на ферме, я проводил с ним. А работ было предостаточно, не участвовал я, разве что, в дойке, т.к. в это время ездил с фермером за отходами для свиней.
В этом же ключе было проведено всё лето, в течение которого я то-приезжал на 2 часа к Султану, то проводил неделю на ферме из-за его очередной болячки. Самой серьёзной его травмой за это время был порез правой задней ноги, о котором упоминалось в начале. В тот день я, расправившись с делами на даче, сразу поехал на ферму и, первым делом, хотел увидеть Султана, потому зашёл в амуничник, где были припрятаны мячик и щётки. Там всё было в крови от бесчисленных бинтов алого цвета, большинство из которых было вынуто из моей аптечки. Кроме перевязочного материала, не хватало перекиси водорода и зелёнки. Беспокойство, которое овладело мной ещё утром, теперь усилилось, но мне не хотелось верить, что с Султаном опять что-то случилось. Мне не верилось, что тот, кто потерял столько крови, был всё ещё жив. Взяв всё, что мне было нужно, я пошёл к фермеру узнать о случившемся, но, подойдя к дому, понял, что все мои опасения сбылись. Султан, привязанный к фонарному столбу, стоял в огромной луже крови, по копыту правой задней ноги ручейками стекала кровь. Мне рассказали, что час боролись с кровотечением и теперь опасаются нового усиления. С большим трудом, но мне удалось выяснить, что жеребец не просто так вдарил по тонированному стеклу «нивы», по словам узбеков, которые там работали, к нему пошла родственница фермера, девушка, приехавшая на отпуск к нему погостить. Она и раньше бывала на ферме по выходным, но общался я с ней мало, в её интересы входила объездка тамошних лошадей, а меня это не интересовало. Звали её, по-моему, Лена, уверенность, что она была причиной случившегося, была несомненна. Помню, Султан как-то ей хорошенько вдарил передней ногой в глаз, хотя до этого я за ним никогда не замечал такой агрессии.
Из-за опасения, что он может повредить себе рану и потеряет слишком много крови, я провёл с ним рядом пять дней, днём всегда держал его в поле зрения, ночью спал в ногах. Лето заканчивалось, ночи были прохладными, невозможность доехать до дома, что бы нормально поесть вынуждала искать дополнительный источник тепла. Первым, этим воспользовался Султан, вместо того, что бы лечь на своё обычное место, которое я, как всегда почистил и утеплил, наложив побольше сена, он лёг почти на меня, устроившись на небольшом клочочке подстилки. Раза три – четыре за ночь он вставал, что бы поесть сено, иногда пил, но ложась, он каждый раз впрессовывал меня в стенку так, что, впоследствии, вынудил вставать и уступать ему тёплое налёжанное место. Да и мне было куда теплее и уютнее спать, прижавшись к его пузу и положив голову на мохнатую ногу, мешало только то, что во сне он иногда дрыгал ногами и, естественно, попадал по мне.
С наступлением осени поездки на ферму стали более сложны. «Фанерный» дачный домик не держал тепло более двух часов, началась учёба, дорога занимала семь с половиной часов, но три дня в неделю я приезжал к лошадям. Из-за серьёзных разногласий с фермером по вопросам менеджмента, я мог вообще не попасть к лошадям, которых в холода запирали на замок. Султана я видел всё реже, а вспоминал всё чаще.
Наконец настал морозный зимний день, когда должны были кардинально измениться условия содержания другого моего питомца. Всё было сделано, план, который я готовил почти месяц, был преведён в действие. Мне нужно было вывести свою кобылу якобы на прогулку, и долго прощаться с Султаном я не мог, подозрительно это было бы. Подойдя к нему, я, как обычно, прикоснулся губами к его лбу; а потом прошептал: прости меня, если сможешь, тебе будет лучше умереть. Чёрта с два, какой я был идиот, что не сказал это своей кобыле, но мне не хотелось её терять в эту же зиму, а там бы она её не пережила. В общем, я мог увезти только одну лошадь и, несмотря на всю свою симпатию к Султану, я послушал логику, которая говорила, что он способен прожить зиму, а кобыла сдохнет через месяц.
Я надеялся, что смогу забыть Султана, в конце концов, это, время должно лечить. У кобылы скоро родилась малышка, судя по всему, она должна быть кровной сестрой Султана. Мои надежды на то, что она станет неким шагом к забыванию Султана, тоже не оправдались.
Мечта быть с ним рядом противоречила желанию хоть что – то сделать для лошади полезное. Мне ничего не стоило выкрасть и его, территорию я знал великолепно, с собаками контакт тоже был налажен, лай они не поднимали при моём появлении, да и тамошние узбеки готовы были мне помочь за ранее оказанные им услуги. Но что бы я ему дал, скудный заработок и отсутствие знаний постоянно напоминали о себе. Мечта была мечтой, а жизнь тем временем шла.
Однажды я познакомился с одним очаровательным человечком, который мне стал помогать, тогда встал выбор между мечтой и реальность. Если бы осуществилась мечта, я ничего не смог бы дать человеку, всё бы отдавал, в основном, жеребцу, в реальности же я таки решил жениться. Тогда решил не говорить о Султане в том ключе, в котором пишу здесь о нём, рассказал только то, что мол был когда опыт общения с жеребцом, ну и несколько фотографий показал.
Есть некоторая непреодолимая сила, которая иногда помогает бросать всё и ехать к лошади, так были однажды спасены моя кобыла и Султан от смерти. Оба раза я срывался и ехал к лошадям и уже через несколько часов был у них. Не хочу пускаться в дебри этих размышлений, пусть это будут простые совпадения, но за месяц до смерти Султана мне срочно захотелось увидеть его. Как раз незадолго до этого умер от рака горла старый фермер, и мне без опасений за жизнь можно было посмотреть на Султана.
Ферма теперь принадлежала сыновьям умершего, чтобы туда попасть пришлось устроить небольшой маскарад, так как они меня раньше видели. Условия в которых стояли лошади можно причислить к типовым колхозным. Раз в день несколько кг. сена и овёс в каких-то бешеных количествах, а, так как коня всё ещё пытались сплавить губернатору, поэтому, предполагаю, овса у него было больше, чем у остальных. Думая, что передо мной предстанет большой статный жеребец, я был немало удивлен, увидев перед собой жеребёнка, ростом с ещё молоденького Султана, с которым когда-то прощался. Темпы его роста меня когда-то поражали, но он перестал расти, разве что голова стала чуть побольше. Это было всё то же маленькое беспокойное существо, теребящее тебя носом, но уже не пытающееся откусить от тебя кусочек. Серьёзных травм и увечий, кроме тех, которые я лечил, заметно не было, разве что недоуздок почти врос в его голову, и странная форма живота указывала на серьёзные проблемы с кормлением. Чёрт, как же тяжело было снова с ним прощаться.
Спустя некоторое время мне позвонила знакомая девочка, которая решила съездить на конюшню и увидела Султана при смерти. Зачем я опять решил поехать – не знаю, но мы с женой собрались и уже через два часа были там. Нам сказали, что он уже почти неделю не встаёт, очень плохо ест и не какает, что ему делали клизму, каким образом они её делали – непонятно, так как анус был в трещинах и кровоподтёках. На этом их медицина была исчерпана. Я не смог посмотреть на него и уехать. Первым делом попросил досок и гвоздей, разделил его денник с денником другого жеребца, который является отцом нашего жеребёнка. Учитывая скудное кормление, у Султана он должен был всё отбирать. Потом осмотрел на предмет переломов, вывихов и другого, что мог заметить при пальпации. Султан не на что не реагировал, он только стонал и дрожал от холода, голода и боли. После нескольких попыток его напоить, мне всё же удалось поднять и продержать его голову над ведром с водой, за это время он выпил меньше четверти, потом перестал глотать. Затем в деннике был наведён порядок, огромная холодная лужа из мочи и кала, в которой он лежал была заменена сухими опилками и сеном. Надо было его перевернуть рассчитывая только на свои силы, ведь жеребец вообще не шевелился, впервые в жизни я видел хвост умирающей лошади, поначалу мне казалось, что он сломан. С горем пополам мы его перевернули и положили ногами к стене так, что они не могли выпрямиться, кратковременными усилиями я его начал оттаскивать от стены, тут Султан проявил чудеса воли и помог мне, пытаясь оттолкнуться ногами от стены. Проделав всё это было понятно, что дело не в переломе и не в вывихе. Дальше я идти не мог, я не мог его лечить. Просто сел рядом, говорил о чём то, чесал и гладил его.
Перед уходом я пожелал ему скорейшей смерти, ведь опилки скоро отсыреют и промокнут и никто больше не подойдёт их заменить.
Жена улетела в командировку в Салехард, а я остался ждать звонка о его смерти, чтобы сделать вскрытие до того как всё скормят собакам.
Через 3 дня мы созвонились с женой и первым делом я спросил: «он умер?». Да, страдания его были окончены, вместе с этим и мне стало легче.
На следующий день я поехал встречать жену в аэропорт, откуда мы должны были отправиться на ферму. По дороге рассказал, что не говорил о Султане потому, что хотел сам принять решение о его смерти и потому, что так принять его легче. Для нас сохранили голову и ноги, кишечник со шкурой лежал в помойной яме, грудные и тазовые конечности были вывешены на мороз, внутреннее органы, по словам рабочих, съели собаки. Первым делом мы осмотрели кишечник и шкуру.
Кишечник был заполнен каловыми массами, раздут, но разрывов мы не обнаружили. Кожа была вся в гематомах и дырках, нужно было сильно постараться, что бы найти на ней нетронутое побоями место. Осмотрев все останки, заключили, что кости были целы и находились на своих местах. Погрузив в машину голову, ноги и шкуру отправились домой. Нам дико посчастливилось, что нашёлся человек, который не только согласился оставить до препарации это всё на своём участке, но и препарировать с нами.
На голове под кожей имелось множество гематом, повреждения надкостницы на нижней челюсти в районе премоляров.
А совсем недавно были отпрепарированы интересовавшие меня ноги. Сильным порезом на задней правой ноге была перерезана часть поверхностного сухожилия сгибателя и медиальная сухожильная ветвь пальцевого разгибателя. Медиальная пальцевая артерия не была перерезана, видимо она была только задета, но до конца не разрезана.
При жизни мне не удавалось обнаружить столь серьёзных повреждений, мой глаз не мог заметить ни одного проявления этих травм.
Левая передняя нога была целиком и полностью покрыта гематомами, кровь была даже между поверхностным и глубоким сухожилиями сгибателя. О причинах можно только строить догадки.
Вместо эпилога.
Как уже говорилось выше, о том, что этот мальчик значил для моего мужа, я узнала только когда увидела его впервые. Уже больного, в гнилой фермерской конюшне среди таких же несчастных, как он лошадей.
Наверное, это грустно, но я не смогла его полюбить так, как люблю Го и её маленькую дочку. Но картина безысходности и боли его последних дней остались у меня в памяти. Его было не просто жаль, это трудно описать великим и убогим русским — перед нами умер ребёнок.
Всё самое важное было сказано выше и мне, как свидетелю последних событий, трудно что-то добавить.
Разве что сказать про то что по злому стечению обстоятельств, первой лошадью, которую я препарировала, был любимый конь моего мужа. Что теперь я стала больше ценить то что мои любимые лошади со мной и понимать что с лошадью надо жить, ей нужно посвятить себя.
И что иногда от любимой чужой лошади нам остаются только ноги в холодильнике, череп на пианино, да два молочных зубика на шее у мужа.
Есть желание - находятся пути. Нет желания - находятся причины.